Когда человек считает, что его характер – это его индивидуальность, и она неприкосновенна («если мне трудно понимать других, то и неохота, а вот меня обязательно должны понять»), ему лень пересмотреть свои заблуждения, чтобы улучшить взаимопонимание с людьми. Думая, что если его призывы теряются на общем фоне, то это оскорбительно для него («обидно, если я не произвожу впечатления достаточно убедительного»), обижается, что выглядит «серенько». На мнении, что удивить – значит победить («надо применить шоковую терапию для нужного мне эффекта»), старается посильнее воздействовать на эмоции окружающих – шокировать. Сам же может и пострадать от неадекватности, которую спровоцировал у человека.
Когда человек убежден, что все должно быть предсказуемо («о переменах меня должны оповещать заранее, быть в постоянной готовности трудно, неохота»), ему лень менять свое поведение с учетом особенностей момента. Думая, что никогда не должно возникать на пути поворота, к которому человек не готов («если не ожидал подвоха, значит, не заслужил его, это несправедливо и обидно»), обижается, когда с ним поступают резко противоположно его расчетам. Мнение, что невозможно прийти в норму после неожиданного удара («лучше отключиться, не приходить в себя, а то еще больнее будет»), усиливает обиду до состояния крайнего потрясения, ошеломления.
Человек теряет время для исправления ситуации, провоцирует сбой в работе организма. Состояние ошеломления делает его уязвимым.
А) Исходя из позиции, что женские просьбы – это капризы, которыми не стоит себя обременять («если я считаю, что без этого можно обойтись, то и время тратить неохота»), мужчине было лень помочь жене решить вопрос с покупкой новой шубы: заработать достаточную сумму или найти что-нибудь по адекватной цене. Полагал, что жена должна быть благодарна мужу за все («когда до жены не доходят доводы мужа, это обидно»), и обижался, что никак не получалось отговорить жену от дорогой покупки, что она не принимала его доводов. Решил: лучше всего отрезвляет потрясение («отбивать тягу к глупостям можно только леденящими воображение аргументами»), нашел в интернете шокирующие снимки мучений животных, из меха которых делают шубы, и отправил жене на телефон. Жена, открыв сообщение на ходу, споткнулась и вывихнула ногу. Мужу пришлось в течение месяца делать всю домашнюю работу.
Б) Женщина думала, что, если дело срочное, человек сам перезвонит («сейчас неохота отвлекаться от своих планов, еще успеем созвониться»), и поленилась позвонить подруге, когда увидела пропущенный вызов. Убежденная, что неосведомленность освобождает от обязательств («несправедливо обвинять человека, если он что-то не сделал по незнанию»), она обиделась, когда, позвонив на следующий день как ни в чем не бывало с дежурным вопросом, услышала от подруги резкие слова, потому что, как оказалось, той накануне срочно нужна была помощь. Обида ошеломила ее («неожиданные и несправедливые обвинения выводят из состояния равновесия»).
У нее на плите варились макароны. В состоянии потрясения, когда пришлось сливать воду на дуршлаг, руки не послушались, и женщина ошпарилась кипятком.
В) Полагая, что договорная документация – лишняя формальность, основанная на недоверии («неохота тратить время на бумаги, если можно созвониться и все выяснить по ходу дела»), женщина поленилась письменно зафиксировать детали, когда родственники перевели деньги на покупку недвижимости для них. Убежденная, что близкие не могут отказываться от своих слов («после того как старался больше, чем для самого себя, получать претензии вместо благодарности несправедливо, обидно») обиделась, когда ее обвинили, что она растратила деньги, потому что купила не то. Из-за мнения, что если самые близкие могут так нападать, то дальше только ступор («удар от родных людей уму непостижим, лишает рассудка»), сильная обида переросла в состояние потрясения, шока.
Несколько дней ходила в таком состоянии, из-за этого упустила возможность расторгнуть сделку. И дело дошло до судебных разбирательств.